Ведь начинать с вопросов, что такое общество, что такое прогресс? — значит начинать с конца. Откуда возьмете вы понятие об обществе и прогрессе вообще, когда вы не изучили еще ни одной общественной формации в частности, не сумели даже установить этого понятия, не сумели даже подойти к серьезному фактическому изучению, к объективному анализу каких бы то ни было общественных отношений? Это самый наглядный признак метафизики, с которой начинала всякая наука: пока не умели приняться за изучение фактов, всегда сочиняли a priori** общие теории, всегда остававшиеся бесплодными. Метафизик-химик, не умея еще исследовать фактически химических процессов, сочинял теорию о том, что такое за сила химическое сродство? Метафизик-биолог толковал о том, что такое жизнь и жизненная сила? Метафизик-психолог
_______________________
* - так!
** - заранее, независимо от опыта.
142
рассуждал о том, что такое душа? Нелеп тут был уже прием. Нельзя рассуждать о душе, не объяснив в частности психических процессов: прогресс тут должен состоять именно в том, чтобы бросить общие теории и философские построения о том, что такое душа, и суметь поставить на научную почву изучение фактов, характеризующих те или другие психические процессы. Поэтому обвинение г. Михайловского совершенно таково же, как если бы метафизик-психолог, всю свою жизнь писавший “исследования” по вопросу, что такое душа? (не зная в точности объяснения ни одного, хотя бы простейшего, психического явления) — принялся обвинять научного психолога в том, что он не пересмотрел всех известных теорий о душе. Он, этот научный психолог, отбросил философские теории о душе и прямо взялся за изучение материального субстрата психических явлений — нервных процессов, и дал, скажем, анализ и объяснение такого-то или таких-то психических процессов. И вот наш метафизик-психолог читает эту работу, хвалит — хорошо-де описаны процессы и изучены факты, — но не удовлетворяется. Позвольте, волнуется он, слыша, как кругом толкуют о совершенно новом понимании психологии этим ученым, об особом методе научной психологии, — позвольте, кипятится философ, — да в каком же сочинении изложен этот метод? Ведь в этой работе “одни только факты”? В ней и помину нет о пересмотре “всех известных философских теорий о душе”? Это совсем не соответственная работа!
Точно так же “Капитал”, разумеется, не соответственная работа для социолога-метафизика, не замечающего бесплодности априорных рассуждений о том, что такое общество, не понимающего, что вместо изучения и объяснения такие приемы дают только подсовывание под понятие общества либо буржуазных идей английского торгаша, либо мещанско-социалистических идеалов российского демократа, — и ничего больше. Поэтому-то все эти философско-исторические теории и возникали и лопались, как мыльные пузыри, являясь в лучшем случае симптомом общественных идей и отношений своего времени и не подвигая ни на волос вперед пони-
143
мания человеком хотя бы каких-нибудь единичных, но зато действительных (а не тех, которые “соответствуют человеческой природе”) общественных отношений. Гигантский шаг вперед, сделанный в этом отношении Марксом, в том и состоял, что он бросил все эти рассуждения об обществе и прогрессе вообще и зато дал научный анализ одного общества и одного прогресса — капиталистического. И г. Михайловский обвиняет его за то, что он начал с начала, а не с конца, с анализа фактов, а не с конечных выводов, с изучения частных, исторически определенных общественных отношений, а не с общих теорий о том, в чем состоят эти общественные отношения вообще! И он спрашивает: “где же соответственная работа?” О, премудрый субъективный социолог!!
Если бы наш субъективный философ ограничился одним недоумением по вопросу о том, в каком сочинении обоснован материализм, — это бы еще полбеды. Но он, — несмотря на то, что не нашел нигде не только обоснования, но даже изложен ия материалистического понимания истории (а, может быть, именно потому, что не нашел) — начинает приписывать этой доктрине притязания, никогда ею не заявленные. Приведя цитату из Блоса о том, что Маркс провозгласил совершенно новое понимание истории, он, нисколько не церемонясь, трактует дальше о том, будто эта теория претендует на то, что она “разъяснила человечеству его прошедшее”, объяснила “все (sic!!?) прошедшее человечества” и т. п. Ведь это же все сплошная фальшь! Теория претендует только на объяснение одной капиталистической общественной организации и никакой другой. Если применение материализма к анализу и объяснению одной общественной формации дало такие блестящие результаты, то совершенно естественно, что материализм в истории становится не гипотезой уже, а научно проверенной теорией; совершенно естественно, что необходимость такого метода распространяется и на остальные общественные формации , хотя бы и не подвергшиеся специальному фактическому изучению и детальному анализу, — точно так же, как идея трансформизма,
144
доказанная по отношению к достаточному количеству фактов, распространяется на всю область биологии, хотя бы по отношению к отдельным видам животных и растений и нельзя было еще установить в точности факт их транс формации . И как трансформизм претендует совсем не на то, чтобы объяснить “всю” историю образования видов, а только на то, чтобы поставить приемы этого объяснения на научную высоту, точно так же и материализм в истории никогда не претендовал на то, чтобы все объяснить, а только на то, чтобы указать “единственно научный”, по выражению Маркса (“Капитал”), прием объяснения истории 8. Можно судить по этому, какие остроумные, серьезные и приличные приемы полемики употребляет г. Михайловский, когда он сначала перевирает Маркса, приписывая материализму в истории вздорные претензии “все объяснить”, найти “ключ ко всем историческим замкам” (претензии, сразу же, конечно, и в очень ядовитой форме отвергнутые Марксом в его “письме” 9 по поводу статей Михайловского), затем ломается над этими, им же самим сочиненными претензиями и, наконец, приводя точные мысли Энгельса, — точные потому, что на этот раз дается цитата, а не пересказ, — что политическая экономия, как ее понимают материалисты, “подлежит еще созданию”, что “все, что мы от нее получили, ограничивается” историей капиталистического общества 10,— делает такой вывод, что “словами этими весьма суживается поле действия экономического материализма”! Какой безграничной наивностью или каким безграничным самомнением должен обладать человек, чтобы рассчитывать на то, что такие фокусы пройдут незамеченными! Сначала переврал Маркса, затем поломался над своим враньем, потом привел точные мысли — и теперь имеет нахальство объявлять, что ими суживается поле действия экономического материализма!
Какого сорта и качества это ломанье г. Михайловского, можно видеть из следующего примера: “Маркс нигде не обосновывает их” — т. е. оснований теории экономического материализма, — говорит г. Михайловский. “Правда, Маркс вместе с Энгельсом задумал
145
написать сочинение философско-исторического и историко-философского характера и даже написал (в 1845—1846 гг.), но оно никогда не было напечатано. Энгельс говорит: “Первую часть этого сочинения 11 составляет изложен ие материалистического понимания истории, которое показывает только, как недостаточны были наши познания в области экономической истории”. Таким образом — заключает г. Михайловский — основные пункты “научного социализма” и теории экономического материализма были открыты, а вслед за тем и изложен ы в “Манифесте” в такое время, когда, по собственному признанию одного из авторов, нужные для такого дела познания были у них слабы”.
Не правда ли, как мила такая критика! Энгельс говорит, что у них были слабы познания по экономической “истории” и что поэтому они и не печатали своего сочинения “общего” историко-философского характера. Г-н Михайловский перетолковывает это так, что у них слабы были познания “для такого дела”, как выработка “основных пунктов научного социализма”, т. е. научной критики буржуазного строя, данной уже в “Манифесте”.